|
дома нетмолчаливые заводы красными маками и когда вы были смешными девочками, уходило море тропинками вашими, вас называли женями, верами, а затем в таллине погас свет, – не возвращайся домой поздно, тишина человеческого сынабоже, дай хоть на лавочке с тобой посидеть, выйдет мэри гулять на площадь,
варвары вы учили нас вашему белому снегу, помни, что мы не спасём тебя, вы учили нас прозрачному взгляду, – если кто-то окажется с тобой рядом – из всего, что запомнили мы, что узнали, небо, израненное звездами,
командор*
я жена лота, у которой нет имени, и ни у кого здесь нет сил, чтобы произнести меня. уж который год снег засыпает гоммору. голоса вельвет станет ломким скоро, выцветут глаза в беленький фарфор. я расскажу, как мне в дикой тишине снился наш командор. * вот мне десять лет, платьице на вырост. и ничто во мне никого не выдаст. запах спелых трав у брошенных дк, человек, который оказался неправ, устал и уходит. пока! * я здесь словно тень всех теней до меня. там, за тонкой вязью рябин, гремит вторая чечня. там, за тонкой вязью рябин, у моих старших сестер, похожих на балерин, отнимают все. их девичий смех, взлетавший так высоко, превратится в дым, в пшеничное молоко. ленты в волосах, что лебяжий пух, унесет за море белая птица рух. * в хоре мы поем старые советские песни, прячем в алых флагах украденную черешню. в старенький наш двор, и во все дворы, неслышно приходит сам командор: пора. * стелются дожди по бетонным плитам. все во мне молчит. я себя не выдам. буду как они робко слушать бога. а когда он по-настоящему позвонит – спрячусь в рынка вьюгу. среди шелухи солнечного лука никому и никогда я не протяну руку. * – господи, аве, элохим, в нашей стране когда мы звоним – мы все говорим "алё!", слышишь? "алё"! мы не шумим как высокий зеленый клён, мы не поем как река псекупс. я всего этого боюсь, так боюсь. почему ты не говоришь "алё"? * пусть наш командор никогда не умрет, долгие ему лета. пусть и дальше мне снится сон, как он мастерит из "лего" ночь, что темна перед рассветом. вот ты говоришь мирвот ты говоришь "мир",
и за этим слышится почти детское "любовь моя, по каким дорогам бы я ни бродил, где бы ни расцветал мой взгляд – всюду я видел тебя в себе, всюду я находил следы. ты как будто бы застыла у речных верб, и ветер срывает с них листья до наготы. ты как будто бы приникла ко мне во сне, и с тех пор миллион электричек продребезжали у моего окна. всюду я видел тебя в себе, всюду я видел тебя в себе. но эта комната была для тебя тесна". вот ты говоришь "мы", и я чувствую, как отворяется дверь. как на синей неба тесьме бог творит для меня твердь. как придумывает он тихое имя, которым называют киоски, как он разбрасывает вокруг время, и оставляет меня одну на висячем мостике. мне никто ничего не ответит, я глотаю так жадно воздух. ты привыкаешь к тому, что смертен, что среди снежных и белых весен все глуше, глуше звучит мой голос, почти прозрачен. и расставляет вокруг вечер свои рати. и в этой темной слепой метели от станции и до станции я всегда знала, что бог подарил мне другое тело, но я не смогла расстаться с тобой. |