*
я жена лота, у которой нет имени,
и ни у кого здесь нет сил,
чтобы произнести меня.
уж который год
снег засыпает гоммору.
голоса вельвет
станет ломким скоро,
выцветут глаза
в беленький фарфор.
я расскажу, как мне
в дикой тишине
снился наш командор.
*
вот мне десять лет,
платьице на вырост.
и ничто во мне
никого не выдаст.
запах спелых трав
у брошенных дк,
человек,
который оказался неправ,
устал и уходит.
пока!
*
я здесь словно тень
всех теней до меня.
там, за тонкой вязью рябин,
гремит вторая чечня.
там, за тонкой вязью рябин,
у моих старших сестер,
похожих на балерин,
отнимают все.
их девичий смех,
взлетавший так высоко,
превратится в дым,
в пшеничное молоко.
ленты в волосах, что лебяжий пух,
унесет за море белая птица рух.
*
в хоре мы поем
старые советские песни,
прячем в алых флагах
украденную черешню.
в старенький наш двор,
и во все дворы,
неслышно приходит
сам командор:
пора.
*
стелются дожди
по бетонным плитам.
все во мне молчит.
я себя не выдам.
буду как они робко слушать бога.
а когда он по-настоящему позвонит –
спрячусь в рынка вьюгу.
среди шелухи солнечного лука
никому и никогда я не протяну руку.
*
– господи, аве, элохим,
в нашей стране когда мы звоним –
мы все говорим "алё!", слышишь?
"алё"!
мы не шумим как высокий зеленый клён,
мы не поем как река псекупс.
я всего этого боюсь, так боюсь.
почему ты не говоришь "алё"?
*
пусть наш командор никогда не умрет,
долгие ему лета.
пусть и дальше мне снится сон,
как он мастерит из "лего"
ночь,
что темна перед рассветом.
|
|
дома нетмолчаливые заводы красными маками и когда вы были смешными девочками, уходило море тропинками вашими, вас называли женями, верами, а затем в таллине погас свет, – не возвращайся домой поздно, тишина человеческого сынабоже, дай хоть на лавочке с тобой посидеть, выйдет мэри гулять на площадь,
варвары вы учили нас вашему белому снегу, помни, что мы не спасём тебя, вы учили нас прозрачному взгляду, – если кто-то окажется с тобой рядом – из всего, что запомнили мы, что узнали, небо, израненное звездами,
командорвот ты говоришь мирвот ты говоришь "мир",
и за этим слышится почти детское "любовь моя, по каким дорогам бы я ни бродил, где бы ни расцветал мой взгляд – всюду я видел тебя в себе, всюду я находил следы. ты как будто бы застыла у речных верб, и ветер срывает с них листья до наготы. ты как будто бы приникла ко мне во сне, и с тех пор миллион электричек продребезжали у моего окна. всюду я видел тебя в себе, всюду я видел тебя в себе. но эта комната была для тебя тесна". вот ты говоришь "мы", и я чувствую, как отворяется дверь. как на синей неба тесьме бог творит для меня твердь. как придумывает он тихое имя, которым называют киоски, как он разбрасывает вокруг время, и оставляет меня одну на висячем мостике. мне никто ничего не ответит, я глотаю так жадно воздух. ты привыкаешь к тому, что смертен, что среди снежных и белых весен все глуше, глуше звучит мой голос, почти прозрачен. и расставляет вокруг вечер свои рати. и в этой темной слепой метели от станции и до станции я всегда знала, что бог подарил мне другое тело, но я не смогла расстаться с тобой. |